Статьи:История любви Эми и Евы Сяо

Материал из РЕГИОНАЛЬНЫЙ САЙТ ШКОЛЫ ВИКТОРА СЯО. ЧЕЛЯБИНСК. КОМПЛЕКС ШИ МИНА. ТАЙЦЗИ-ЦЮАНЬ.

Перейти к: навигация, поиск

Vk thumb.png Youtube.png

Посмотреть фотографии: Галерея:Статьи:История любви Эми и Евы Сяо


История любви Эми и Евы Сяо

"История любви Эми и Евы Сяо"
(Иностранная литература, [6] 2014).

Текст интервью приведен с небольшими поправками.

«Внимая рассказам о делах минувших,
Мы судьбы тех людей переживаем»

Вас приветствует программа «Особый репортаж: удивительные судьбы», и ее ведущий Сунь Юй. Сегодня я расскажу нашим зрителям удивительную историю одной любви.

Программа «Особый репортаж: удивительные судьбы». Слева Виктор и Лион, справа ведущий программы Сунь Юй.



Эми и Ева Сяо. Москва, 1935
Эми Сяо
Ева Сяо
Лион Сяо
Лион - оператор подводных съемок
Виктор Сяо
Мастер Виктор Сяо - признанный наследник Школы Ян в седьмом поколении и ветви Ван Юнцюаня в четвертом поколении
«Мао Цзэдун – основатель государства».
В центре Лион в роли Сталина, справа Виктор в роли Микояна
«Мао Цзэдун – основатель государства».
Слева – Хэпин в роли Рощина.
Мао Цзэдун провожает соратников из общества «Новый народ» во Францию.
Слева Эми Сяо, в центре Мао Цзэдун. 1920, Шанхай
Эми Сяо и Александр Серафимович. Москва, Первый съезд советских писателей, 1934
Ева Зандберг в детстве
Ева Зандберг в детстве
Ева Зандберг в детстве
Ева Зандберг в детстве,1918
С другом детства Фрицем Лахманом
С братом Гербертом
Ева Зандберг студентка Мюнхенского киноинститута, 1926
С братом Гербертом, 1932
Первые дни любви, 1934
Письмо Эми Сяо Еве, 1939
Ева и Эми Сяо на Волге, 1949
Эми Сяо и Васса
Шесть братьев: Сяо Пин, Тета, Виктор, Алан, Лион, Эрик (Хэпин), 1983
Эми Сяо, Алан и маленькие Лион и Виктор, 1949
Лион и Виктор в Яньане, 1943
Пещерный дом в Яньане, 1939
Этот снимок сделал советский кинооператор Роман Кармен.
Пещерные дома в Яньане, 1939
Эми Сяо и Мао Цзэдун (стоят справа) и мальчики-красноармейцы «красные чертята», 1939
Лион и Виктор в Чимкенте, 1946
Васса и дети: Виктор, Дима, Лион, Феликс, 1951
Дима и Феликс – сыновья Вассы.
Эми Сяо, тетя Паша, Лион, Хэпин и Виктор, 1951
Воспитанники Ивановского интердома, 1949. В верхнем ряду Лион, в нижнем - Виктор.
Виктор в Пекине, 1950
Эми Сяо и Чжу Минь, дочь Чжу Дэ, 1949
Слева направо: Эми Сяо, Чжоу Эньлай, Сун Цинлин, Го Можо, Ли Дэцюань (спиной). Подписание Воззвания по запрещению ядерного оружия на Всемирном конгрессе сторонников мира в Стокгольме, 1950
Эми Сяо выступает на конгрессе Всемирного совета мира, 1951
Эми Сяо с женой Гань Лу и детьми
Эми Сяо и писатель Мао Дунь, Сиань 1940
Эми и Ева Сяо с Вандой Василевской и Александром Корнейчуком, 1949
Эми Сяо и Фредерик Жолио-Кюри – лидеры Всемирного совета мира, 1952
Эми Сяо и Рой Гор, 1952
Эми Сяо и чешский писатель и общественный деятель Ян Дрда (на фото справа)
Эми Сяо и писатель Илья Эренбург
Эми Сяо и датский писатель Мартин Андерсен-Нексё
Эми Сяо и писатель Борис Полевой
Эми Сяо и турецкий поэт Назым Хикмет в Праге, 1951
В Праге Эми Сяо и бразильский писатель Жоржи Амаду, 1950
Чилийский художник Хосе Вентуреллли, китайский художник Ци Байши и Эми Сяо, 1950-е годы
Китайский художник Ци Байши и Эми Сяо, 50-е годы
Ай Цин, Ци Байши и Эми Сяо, 50-е годы
Эми Сяо и советский балетмейстер Пётр Гусев, 1957
Лион в Доме отдыха писателей в чешском городе Добржише, начало 1950-х гг.
Эми с Хэпином
Хэпин с Виктором в чешском городе Добржише, начало 1950-х гг.
Семейная фотография, 1953
"Ивановцы" в гостях у семьи Сяо, 1957
В Бэйдайхэ, конец 1950-х гг.
Слева направо: Ма Хай Дэ с супругой Су Фэй, Ба Су, Ева и Эми Сяо - друзья по Яньаню в Пекине, 1958
Ева и Виктор Сяо на встрече с последним императором Китая Пу И (на фото справа), 1961
Эми Сяо, 1964
Свидетельство о предоставлении китайского гражданства Еве Сяо, подписанное Чжоу Эньлаем в 1964 году
Ева Сяо
Ева Сяо
Ева с детёнышем леопарда, подаренным Панчен-ламой для Пражского зоопарка. Тибет, 1956
Слева Лион, в центре Хэпин, справа Виктор, 1966 (начало культурной революции)
Слева Виктор, в центре Хэпин, справа Лион, 1973
Лион работает на свиноферме, 1969
«Кровавое письмо», написанное Евой в тюрьме на цитатнике Мао Цзэдуна
Сыновья приходят на свидание к маме в тюрьму, 1974
Сыновья приходят на свидание к отцу в тюрьму, 1973
Эми Сяо с внуком сразу после выхода из тюрьмы, 1973
Ева Сяо с внуками, 1979
Эми Сяо на новой квартире в Пекине, 1981
Ева Сяо и жена государственного и политического деятеля Чжу Дэ - Кан Кэцин, 1980
Ева Сяо, Хэпин, Виктор, Лион в Музее современной литературы (Отдел Эми Сяо)
Хэпин с мамой на открытии фотовыставки Евы Сяо в Доме Культуры в Стокгольме, 1986
Открытие фотовыставки Евы Сяо
в Художественной галерее в Пекине, 1999
Выставка Евы «Китай, моя мечта, моя любовь» в Германии
Эми и Ева Сяо, 1979
Эми и Ева Сяо, 1982
Эми и Ева Сяо, 1982

Ева и Эми. Мужчина на этой фотографии – китаец Эми Сяо, одноклассник Мао Цзэдуна, автор перевода на китайский язык знаменитого гимна «Интернационал». Женщина рядом с ним – немка Ева Зандберг.

Они встретились в Москве, любовь поразила их с первого взгляда. Она была в самом расцвете юности, а он уже дважды был женат и у него был семилетний сын. Читая историю их любви трудно остаться равнодушным.
Политическая атмосфера в ставке КПК в Яньане обрекла их на печальною разлуку.
Накануне образования нового Китая, сумев преодолеть множество преград, они снова встретились.
В период «культурной революции» супруги были заключены в тюрьму Циньчен (тюрьму для важных политзаключенных). Более семи лет в заточении ни он ни она ничего не знали о судьбе другого.
Выйдя на свободу, наши герои уже не расставались и рука об руку счастливо прошли остаток жизненного пути.
Это Эми Сяо (Сяо Сань) и Ева. Мы приветствуем в студии их сыновей Лиона и Виктора Сяо, которые расскажут об этой удивительной, полной приключений истории.

* * * *

Сяо Сань (Эми Сяо)
Первое имя Сяо Цзычжан.
Революционер старой закалки, известный поэт.
Родился в 1896 году, в провинции Хунань.
В 1918 году вместе с Мао Цзэдуном и Цай Хэсэнем основал общество «Новый народ».
В 1920 году отправился работать и учиться во Францию, где вступил в компартию.
Перевел на китайский язык гимн «Интернационал».
В 30-х годах в течение более 10 лет был постоянным представителем Ассоциации левых писателей Китая в СССР. Опубликовал множество стихов и рассказов, знакомил мир с Китайской Революцией. Наладил широкие связи с международной общественностью. После создания КНР отвечал за внешние культурные связи.
Пострадал во время «культурной революции», был заключен в тюрьму на семь с половиной лет.
Скончался в Пекине в 1983 году.

* * * *

Ева Зандберг
Родилась в 1911 году в Германии, в еврейской семье.
В 1934 году во время поездки в Советский Союз познакомилась с Эми Сяо и вышла за него замуж.
С 1949 года жила в Пекине, работала фоторепортером в агентстве «Синьхуа».
С 1958 по 1964 годы работала кинорепортером для телевидения ГДР.
В 1964 году получила китайское гражданство.
Ева – автор большого количества фото и видео материалов, множества авторских фотоальбомов. Ее работы знакомили мир с самобытностью Китая и его достижениями.
Скончалась в Пекине в 2001 году.

* * * *

Лион Сяо
Родился в 1938 году в Москве.
Детские годы провел в Советском Союзе.
После окончания в 1963 году Пекинского Кино-института работал в студии научно-популярных фильмов. Одним из первых начал заниматься подводной съемкой.
Член Союза кинематографистов Китая.
Неоднократно снимался в роли Сталина.

* * * *

Виктор Сяо
Родился в 1941 году в городе Яньане.
Первые годы детства провел в Советском Союзе.
С 1964 года преподавал русский язык в Цзилиньском университете, а затем в Пекинском институте иностранных языков.
С конца 50-х годов начал изучать тайцзицюань (тайцзи-цюань) школы Ян.
Занимается распространением китайской традиционной культуры и за пределами Китая.

Лион и Виктор как и родители стали "народными дипломатами". Оба являются членами правления Общества китайско-российской дружбы.



Лион, Вы несколько раз исполняли роль Сталина в кинофильмах. В каких фильмах вам приходилось его играть?

Лион Сяо: Самая первая роль была в фильме «План покушения на Сталина». Потом в сериале «Мао Цзэдун – основатель государства», а затем – в картине «Лю Шаоци».
Виктор Сяо: В сериале «Мао Цзэдун – основатель государства» мы, трое братьев, исполняли роли руководителей ЦК КПСС. Лион играл Сталина, я – Микояна, а наш младший брат выступил в роли чрезвычайного уполномоченного СССР в Китае Рощина. Вот так мы втроем и охватили ЦК КПСС.

Говорят, что ваш отец был одноклассником Мао Цзэдуна. Это так? Когда они вместе учились?

ВС: Мой отец на три года моложе Мао Цзэдуна. Одногодком и одноклассником Мао был мой дядя, Сяо Цзышен; все они учились в Дуншаньской начальной школе, а затем в педагогическом институте города Чанша, они были однокурсниками. В итоге выходит, что отец и дядя учились вместе с Мао около десяти лет.

Десять лет совместной учебы! Я слышал, что однажды Мао Цзэдун испачкал одну из книг вашего отца. Что это была за книга?

ВС: «Жизнеописание выдающихся людей». В ней рассказывалось о великих людях мира. Отец дал ему почитать эту книгу. Когда Мао возвращал ее, он извинился: мол, я тут свои пометки на полях сделал, привычка у меня такая, и попутно обмолвился, что Китаю нужны свои Вашингтоны, свои Линькольны, свои Наполеоны. Таковы были тогда его впечатления о прочитанном.

Значит, эта книга очень впечатлила молодого Мао Цзэдуна!

ВС: Пробудила в нем высокие помыслы.

Я слышал, что между вашим отцом и Мао были очень близкие отношения. Кроме ученической дружбы им еще пришлось «побывать в одной штанине» (1).

ВС: Эта история произошла, когда они уже организовали общество «Новый народ». Они подались на север, добрались до морского побережья в Тангу. Море было покрыто толстым слоем льда. А Мао Цзэдун еще наивно верил, что существует легендарный остров Пэнлай(2), вот они по льду и двинулись в море искать его. Замерзли. Наткнулись на рыбака, который ловил в проруби рыбу. Отец остался греться у костра, а Мао пошел дальше. Вернулся через два-три часа, говорит: нет острова Пэнлай!
После 39-го года, уже в Яньане, Мао Цзэдун говорил отцу, что тогда он и вправду верил в существование острова Пэнлай.
Ну так вот, в тот раз на поезде из Тангу в Пекин они сильно промерзли и решили: «Я ноги в твои штанины, а ты в мои», так и грелись друг о дружку. Тогда у них были близкие отношения, ну, как и сейчас бывают между однокашниками.

Известно, что ваш отец перевел на китайский язык текст гимна «Интернационал». Как это произошло? Когда и где был сделан этот перевод?

ВС: Впервые отец услышал «Интернационал» во Франции, где китайские студенты с 1920 по 1922 год работали, а заработок тратили на учебу. Но в то время это был атрибут подполья. Французские коммунисты пели «Интернационал» на явочных собраниях. Отцу уже тогда очень понравилась эта песня, и тогда же у него зародилась мысль перевести ее на китайский язык.

Затем с 1922 по 1924 год, уже в СССР, в Коммунистическом университете трудящихся Востока(3) была группа китайских студентов.
Среди них был сын Чень Дусю(4) – Чень Цяонянь.

И вот в 1923 году, во время каникул в селе "Васькино", они вплотную взялись за перевод «Интернационала».
В Советском Союзе в то время «Интернационал» был государственным гимном. Его пели на всевозможных собраниях и митингах, и звучал он во всю мощь и торжественно, совсем не так, как во Франции, в подпольных комнатушках, когда пели украдкой. Здесь он звучал с напором, с размахом, громко, и очень захватывающе! Вот отец и Чень Цяонянь и решили, что надо перевести «Интернационал»! Переводили, и тут же распевали, и вся китайская группа его разучила.
В 1924 году они вернулись на Родину, прямо в горнило революции, и привезли с собой «Интернационал». И с тех пор вплоть до 60-х годов весь Китай его пел.

Насколько известно, у вашего отца шестеро сыновей, притом их матери – из трех разных стран. Расскажите нам про свою большую семью.

ЛС: Всего мой отец был женат четыре раза. Его первая жена была родом из его родных мест. Но очень рано, еще в 20-е годы, заболела и умерла. Затем в 1926 году он в Китае познакомился с советской девушкой Вассой, которая в то время преподавала в Китае русский язык. Они поженились и у них родился сын Алан, наш старший брат. Он сейчас пенсионер, живет в Москве. В этом году ему исполнится 85 лет.
Они расстались, но на всю жизнь остались друзьями.
Затем, в 1934 году, в Доме отдыха писателей на Черном море отец совершенно случайно встретился с нашей мамой. В 1936-м они поженились, и уже на следующий год, 7 июля, произвели на свет меня. Как раз в этот день, за год до этого, началась война с японцами. Так что я шучу, что я родился на свет для борьбы с японскими агрессорами.
Виктор родился в декабре 1941 года в Яньане, а третий наш брат Сяо Хэпин родился в 1950 году в Пекине. Так или иначе, мы все родились в священных местах революции.
После 1943 года, когда мы с мамой покинули Яньань, связь с отцом была утеряна, и отец сошелся с китайской женщиной по имени Гань Лу. Они родили двоих сыновей, одного назвали Тета, другого Гань Пином. Сейчас второго зовут Сяо Пин.
Нас шестеро, отношения у нас хорошие, по знаменательным датам собираемся все вместе.

Так как же встретились ваши родители? Как они познакомились? Как получилось, что столь юная девушка так полюбила вашего отца?

ВС: Моя мама закончила Мюнхенский Институт кинематографии.
Когда мама заканчивала учебу, в Германии уже начала подниматься волна антисемитизма. Тогда же умерла ее мама, то есть моя бабушка, и Ева переехала к своему старшему брату, который в это время уже жил в Швеции, он был главным дирижером Королевской оперы в Стокгольме. Дядя был на 10 лет старше мамы и с детства заменял ей отца – дедушка умер, когда ей был всего год.
Они с братом придерживались левых взглядов, и знали, что в Советском Союзе построено новое общество, новый мир, о котором они мечтали. И вот в 1934 году дядя сделал маме подарок на день рождения – туристическую поездку в СССР!
Мама отправилась в Союз. А в Москве – зима, стужа и гололедица. Мама общалась с писателями, и вот Исаак Бабель, который тогда был очень знаменитым и влиятельным, сказал своему секретарю: «Отвези-ка ты ее на Черное море, там тепло». Таким образом моя мама оказалась в доме отдыха писателей в Гаграх, отец в то время уже был писателем. И вот однажды утром мама вышла на балкон, где отдыхающие обычно пили чай. Вдруг видит там человека невиданного прежде восточного типа. Встретились они взглядами, и между ними, что называется, прошел электрический разряд, да такой, что его хватило на десятки лет.
Так просто! Ева очень красивая женщина. Готовясь к интервью я прочитал ее книгу. В ней каждая страница до сих пор кипит ее чувствами! И написана она предельно искренне.

Говорят, свадьба была весьма незатейлива, не такой, какой по китайским представлениям должна быть свадебная церемония. Однако в тот день рядом с ними оказался человек, особенный человек, который самостоятельно все устроил и по-своему поздравил новобрачных, что очень растрогало Еву. Так что получилась настоящая свадьба. Кто же это был?

ВС: Этим человеком была Васса, предыдущая жена отца.
Хотя характер у нее был сложный, но душа у нее была добрая. Узнав про новую любовь отца, Васса захотела ее увидеть. Когда отец и мама пришли к ней познакомиться, соседи с любопытством ожидали представления – все они знали характер Вассы и хотели поглазеть на то, как они будут выяснять отношения. Васса вначале вела себя чуть настороженно, но вскоре они с мамой подружились.
ЛС: Однажды Васса заболела, и мама пошла навестить ее. Васса прочла в маминых глазах доброту, они крепко обнялись, и с тех пор их связала неразрывная дружба, они были как родные сестры.
ВС: Позже, когда Васса повторно вышла замуж, они часто все вместе ходили гулять с нашим братом Аланом. Прохожим казалось странным: вот одна пара, вот другая – а ребенок то из этой пары зовет папу, то из другой зовет маму. Люди, конечно, удивлялись, что они вели себя как одна семья.
ЛС: А Алан был особенно доволен, и всем говорил: «У меня два папы и две мамы!». Много лет спустя мы, дети, приезжая в Союз, всегда останавливались у Вассы.
ВС: И вплоть до смерти Вассы, примерно в 1966 году, у нее с мамой сохранились очень теплые, сестринские отношения. Мама, когда бывала проездом в Союзе, всегда навещала Вассу, они постоянно переписывались. А тогда, в самом начале Васса наставляла отца: «Люби и береги Еву и ни в коем случае не обижай ее». Она так полюбила нашу маму! Они действительно породнились. Когда родители решили пожениться, они хотели просто зарегистрироваться, и дело с концом, но Васса запротестовала: «Еще чего придумали! Нет, так не пойдет». Помчалась на рынок за мясом, рыбой, овощами, назвала гостей и устроила им настоящую свадьбу. Вот такие у них были отношения.

После рождения Лиона ваш отец вернулся в Яньань, и Ева, не испугавшись расстояния, последовала за ним и туда. Расскажите, как все это происходило?

ЛС: Отцу возвращаться в Яньань пришлось секретно. К тому времени в Москву прибыл Жень Биши(5), который стал представителем Китая в Коминтерне. И он дал возможность отцу вернуться в Китай. После отъезда отца мама со мной уехала в Швецию к своему брату. Прожили мы там больше десяти месяцев, до 1940 года. И вот из Яньаня приходит письмо, в котором отец сообщает, что Мао лично дал согласие на приезд мамы – мы все видели это письмо. Маме разрешили ехать в Яньань! Но как туда добраться? Это маме пришлось решать самой.
Чтобы доказать, что она имеет отношение к Китаю, и оформить визу, она понесла в гоминьдановское консульство в качестве свидетельства меня – я тогда выглядел совсем как китайчонок. А они там и понятия-то не имели, что такое Яньань и где он находится.
ВС: Консул, вероятно, остался еще от маньчжурской империи, этакий книжный червь. Если бы был настоящий настоящий гоминьдановец, он бы конечно знал, что такое – Яньань. А этот старина не знал, и долго отыскивал Яньань на карте с помощью лупы. Разыскал и говорит: «Какая дыра! Зачем ты туда едешь? Чем твой муж занимается?» А мама отвечает, что, мол, муж у меня писатель, и он там в деревне знакомится с местным бытом. Так нас и пронесло. Маме тут же выдали визу прямиком в Яньань. Для того времени это было неслыханно!
ЛС: И когда, уже в Китае, мама со мной на руках проходила гоминьдановские заставы, все были просто поражены.

Лион, сколько вам было лет, когда вы приехали в Яньань?

ЛС: Это было в октябре-ноябре 1940 года, мне было два года. Я тогда был озорным ребенком, и у всех вызывал интерес. Куда бы ни пошел, меня все пытались чем-либо угостить, особенно на рынке.
Потом отец повесил на меня табличку с надписью: «Прошу ребенка не кормить». И вот я с этой табличкой везде и лазил.
В то время отношения с верхами были не такие, как сейчас, все было проще, без формальностей.
Мама рассказывала, что иногда они с отцом возвращались вечером домой, а дома есть нечего. «Что ж, пойдем к Председателю, у него есть повар, там и поедим», - говорили родители. Я играл там с дочкой Мао Цзэдуна Ли На, а Мао беседовал с отцом. Мама не понимала по-китайски и просто сидела и наблюдала за выражениями их лиц.
Тогда она и не осознавала, насколько это были большие люди. Не было такого представления.
Это 1939 год (показывают фото). Этот снимок снял советский кинооператор Роман Кармен. Он тогда делал кинофильм о Китае. Я до сих пор помню наш там дом. Это были три слитых воедино пещеры (тогда все жили в огромных пещерах), посередине был дворик, огород.
Холмик, если по нему спуститься, то выходишь к колодцу.

Когда в декабре 1941 появился братик, вы обрадовались этому?

ЛС: Я сам не помню, но мама говорила, что я везде кричал: «А у меня появился братишка! У меня есть младший брат!»
В книге Ева пишет, что после того, как у Лиона появился младший брат, он повсюду стал кричать, что у него появился братишка. И добавлял: «у нас дома много крыс, кроме братишки, еще много крыс».
ЛС: Вот такие были здоровые крысы, очень большие. Везде были крысиные норы, мама их забивала камнями. Был у нас и деревянный пол. Везде был земляной, и лишь в одной комнатушке был деревянный пол.
Прожив какое-то время в Яньане, ваши родители расстались. Что же произошло?

ВС: Это было накануне политической кампании за «упорядочение стиля». Развернулась внутрипартийная борьба, повсюду выявлялись шпионы, диверсанты, предатели... Мама еще перед отъездом из Швеции договорилась с одним левым шведским изданием стать его корреспондентом в Яньане и писать репортажи. Отец лучше знал местную политическую обстановку, он отговорил ее брать с собой фотоаппарат и заниматься журналистикой, и посоветовал выучиться на акушерку.
В политическом смысле это было безопаснее. Ведь в это время такие деятели, как Кан Шэн(6), специально следили за иностранцами, всячески пытались обвинить их в шпионаже. И отец хорошо понимал, насколько это может быть опасным.

Поэтому в Яньане у них все было не так, как в Советском Союзе, где мама могла свободно общаться со всеми друзьями отца, могла помогать отцу в его работе: печатать на машинке, переписывать его рукописи. А тут все стало иначе, был суровый политический климат. Отец не имел права ничем с ней делиться, не мог даже намекнуть на то, что ее могут подозревать в шпионаже. Длительное время у них не было полноценного общения. К тому же у мамы не было подходящей работы, которой она могла бы себя посвятить. Правда, она принимала участие в «великих производственных кампаниях», таких как ручная пряжа, и когда через год после приезда они были в гостях у Мао тот похвалил ее: «Вот уже и лапти одела, очень быстро изменилась, слилась с народом», и добавил, что она – «скромный, честный человек». Но она его не понимала, с языком была беда. Когда не знаешь, что происходит в партии, общаться невозможно.
Мама затосковала, между ней и отцом пролегла трещина, и они приняли решение временно расстаться с надеждой на будущее. И вот мама, забрав нас обоих, покинула Яньань. Позже родители рассказывали, что оба надеялись, что другой заговорит. Мама ожидала, что отец скажет: «Не уезжай, останься!». А отец ждал, что мама скажет: «Я никуда не поеду!». С каждой стороны не хватило пары слов.
Мама рассказывала, что когда грузовик тронулся, она хотела захватить нас в охапку и спрыгнуть с машины. Она уже жалела о своем решении, но уже ничего нельзя было поделать. Так они расстались.

После разлуки вам пришлось многое пережить. Вы же прямиком направились в город Сиань?

ВС: Мама не собиралась в Сиань, была там проездом, но там ее задержали гоминьдановцы. Во времена сотрудничества двух партий там было представительство 8-й армии (армии коммунистов). Нас задержали на три недели, не отпускали, требовали, чтобы отец лично приехал забрать нас.
Гоминьдановцы действовали с умыслом. Они рассчитывали через маму получить сведения о руководстве в Яньане, включая нашего отца. Мама рассказывала, как она сильно переживала из-за этого.
У нее было несколько катушек фотопленки, личные снимки, сделанные в Яньане. Ей пришлось, скрепя сердце, потихоньку сжечь их во дворе. Вот так мы лишились ценных материалов!
Потом маму стали запугивать: «Если ты не предоставишь сведения о Яньане, то мы с тобой сделаем то-то и то-то».
Мама рассказывала, что как-то я навалил кучу, схватил и размазал по стенке, и она боялась, что это их разозлит, и усложнит наше положение. А брат мой был тогда озорной – ведь он был мальчонком из Яньаня! Вот он и давай ругать гоминьдановских солдат, мол, вы все негодяи!
ЛС: Мы сидели в гоминьдановской машине, полный грузовик их солдат. А я ругал Гоминьдан, хвалил Мао, ругал Чан Кайши – меня с детства так воспитывали! Но офицеры в машине лишь смеялись, и мне это сошло с рук. Мама, конечно, сильно опасалась, что это может плохо кончиться.
ВС: У тех офицеров все же хватило чувства юмора. Понимали, что ребенок, и нельзя всерьез. А вот мама перепугалась.
Затем, когда в Яньане о нас узнали, то через советское консульство в Лань Чжоу надавили на гоминьдановское правительство, и тем пришлось нас отпустить.
Наши подпольщики в Сиане направили в Яньань телеграмму, в которой сообщалось, что Ева вела себя в сложившейся ситуации стойко, хранила молчание, не поддалась на вражеские провокации, т.е. держала язык за зубами. И эта телеграмма нам на всю жизнь ох как пригодилась! Это и понятно: не будь ее, сложно было бы что-либо доказать.

И куда потом повезла вас мама?

ЛС: Сначала мы добрались до Синьцзяна, а оттуда в Союз. Сначала в Алма-Ату, хотя собирались в Москву. Но шла война, в Москву не пускали. Мы кое как устроились в Чимкенте. И вот тогда стало по настоящему тяжело. Поначалу у мамы-то и работы не было.
ВС: Мама впервые оказалась одна, с двумя детьми на руках, без опоры, без какой бы то ни было посторонней поддержки. Ей пришлось в одиночку выстоять перед всеми невзгодами. Есть было нечего, только «Красный крест» гарантировал нам самую элементарную пайку. Этой месячной пайки всей семье не хватало и на несколько дней. Маме ничего не оставалось, как самой выкручиваться, и впервые абсолютно самостоятельно справляться со всеми тяжелыми жизненными испытаниями.
ЛС: Мама заболела тифом. Ей наголо обрили голову.
ВС: Она же немка, и в бреду заговорила по-немецки. А тогда все вокруг ненавидели немцев, примерно так же, как китайцы ненавидели японцев – ведь был самый разгар Второй мировой войны, и если бы обнаружилось, что мама немка, могли бы возникнуть большие неприятности. Но тут получилось примерно так же, как с визой из Швеции в Яньань: мама говорила, что в ее жизни всегда возникали исключения из правил. Доктор, который лечил ее от тифа, сказал ей, когда она очнулась: «В следующий раз даже в бреду не говори по-немецки! – Добрый человек попался! Затем он продолжил: – Я тоже немец, но здесь могу говорить только по-русски. Я тоже вынужден скрывать свой немецкий язык».
Ну не чудо ли это! Вы только представьте: в такой глуши, в таком особом месте – и вот повстречались два немца!
ЛС: Нам еще нельзя было говорить, что мы китайцы, приходилось называться корейцами.
Из маминых воспоминаний видно, как она тогда страдала.
У нас в доме жил мышонок. Каждый день он вылезал из своей норки и постепенно привык к маме, не боялся ее. Мышонок часто подползал к маме, а она ему давала что-нибудь поесть. Вот и все ее радости... Конечно, ей было очень тяжело тогда. В те годы совсем некуда было обратиться. В то утро, когда мне исполнилось шесть лет, я проснулся и обнаружил у своей подушки огурец. Огурец и большой помидор – это был подарок от мамы к моему дню рождения, и для меня это была большая радость. Позже мы поселились в квартире прямо у городского стадиона. Стадион располагался в центре города. Поначалу мама устроилась заведовать в парке детскими игрушками. Но она совсем не умела следить за ними. Игрушки терялись, творилась полная неразбериха. Дети перетаскали практически все игрушки. Так что с этой работой ничего не вышло.
Потом она хотела устроиться воспитательницей в детский садик, опять не получилось. Наконец, ей предложили работу в парковом фотоателье, и там она проработала вплоть до послевоенного времени.
Я помню, как страшно мы голодали во время войны, до сих пор не могу забыть этот адский голод. Ведь хлеба давали лишь 600 граммов в день на троих, то есть по 200 граммов на душу, по нашему, всего 4 ляна хлеба. В хлебе было много каких-то добавок, что-то вроде древесных опилок. Очень вязкий был хлеб, но и за ним были огромные очереди. Получали свой паек лишь четыре-пять человек, хлеб кончался, и продуктовая карточка переставала действовать. Ну и все бегом на черный рынок. А на черном рынке цена буханки хлеба – месячная зарплата.
Голодали настолько, что иногда мы с братом идем по улице, видим, кто-то бросил на землю огрызок яблока, так мы бросались за ним, подбирали и съедали. Что ни говори, тяжелое было время.
Да еще температура в Казахстане зимой опускалась до минус тридцати-сорока градусов, мороз пробирал до костей. Бывало, совсем было туго.
Когда мама стала заниматься фотографией и зарабатывать немного денег, чтобы хоть как-то обеспечивать семью, появился побочный заработок, и мы еле-еле стали сводить концы с концами. Стало чуть лучше.
ВС: У меня в памяти глубоко засело несколько кадров. В то время я уже понимал, что мама зарабатывала фотосъемками, чтобы прокормить нас. Тогда это был единственный выход. Мы жили в маленькой комнатушке. В комнате стояла кровать. Когда-то это была железная кровать с панцирной сеткой, но на ней осталась лишь рама, на которой лежали два куска трехслойной фанеры. Мы с братом спали на ней валетом – голова к ногам, ноги к голове. Чуть качнешься, и фанера запросто могла провалиться. Поэтому спать на ней надо было почти не шевелясь. А рядом стоял стол, на нем электроплитка. Дальше стояли увеличитель, ванночки для проявки фотографий, пленки и прочие принадлежности.
Мама работала при темно-красном свете, и ее образ в полумраке врезался в мою память. Бывало, просыпаюсь, глубокая ночь на дворе, а мама знай себе увеличивает снимки и проявляет пленки...
Спала она рядом с нашей кроватью прямо на полу, больше места не было. Как-то у мамы разболелись зубы, да так, что щеки аж раздуло. Все мы знаем, что хуже зубной боли может быть только зубная боль!
Ночью я встал по малой нужде, спустил ноги с кровати – и прямо наступил ей на щеку. Как она взвизгнула! У меня до сих пор, только вспомню, ступня пылает.
Вот такое осознание того, насколько ей тогда было трудно, именно таким образом врезалось в мою память.

И сколько же времени длился такой тяжелый период?

ЛС: Вплоть до 1947 года.
Мы приехали в Казахстан, в конце 1943-го, а уехали оттуда в сентябре 1947 года, то есть прожили там почти четыре года.
Но, что ни говори, мама отличалась силой воли и стойкостью. Даже зимой никогда не прекращала заниматься физкультурой. Зима, все в снегу, минус тридцать, а она в одних трусах могла перекатываться в снегу.
ВС: Честное слово, утром просыпаешься, смотришь, как мама в снегу кувыркается, и уже мурашки по телу бегут. Знаешь, что сейчас последует: мама занесет таз со снегом – да-да, представьте себе – тебе спросыпу тепло-претепло, а тут на тебя вываливается целая куча снега, и тебя всего им протирают. Мы, конечно, орали, визжали, скакали по комнате, но никогда не жаловались. Было весело и смешно, но и холодом продирало.
ЛС: Натрет нас снегом, а потом дает полотенце чтоб растерлись докрасна. И так ежедневно, поэтому мы почти не болели, или болели очень редко. Мама почти до самой смерти постоянно принимала холодный душ, всю свою жизнь, даже после 80 лет. Пока могла, она всегда мылась под холодным душем, каждый день по два часа занималась физзарядкой, обливалась холодной водой, и так – всю свою жизнь.
Эту привычку, наверное, ваша мама привила и вам?
ЛС: Да, как увлечение спортом.
ВС: Она придерживалась таких правил вплоть до нашего возвращения в Пекин в 1949 году. Мы жили на улице Чжен-и. Тогда там было Общество китайско-советской дружбы. Сейчас там здание суда средней инстанции. Тогда еще печки топили сотовыми угольными брикетами. А мама все равно заставляла обливаться холодной водой. Но однажды я наотрез отказался принимать холодный душ, а мама категорически на этом настояла. У меня поднялась температура, которая продержалась целую неделю, и после этого мама сдалась: мол, поступай, как считаешь нужным. Я чуял, что из меня не получится морозоустойчивый герой, но идеи этой придерживался долго, до самого 1964 года, когда я оказался на Северо-Востоке Китая. В городе или в деревне, я все хотел заново вернуться к духу того времени – но каждый раз терпел поражение. Минус двадцать, а я в майке делаю пробежки по улице. Или в деревне, утром темень непроглядная, а я в плавках бегу к колодцу, набрать таз ледяной воды, чтобы окатить себя с головы до ног. Но всякий раз после такой муштры простуда была обеспечена. Так что пришлось от этого отказаться. Все-таки это все очень индивидуально.
Мама очень почитала одного немецкого, тоже левого писателя-врача (Фридриха Вольфа), его натуралистические способы лечения и закалки, такие как холодные ванны, солнечные ванны. Он учил догола раздеться и бегать, прыгать, плавать – конечно, в местах, где нет людей… Есть только овощи в сыром виде, и не отваривать, ну и все в таком роде. Мама поклонялась этим вещам.
ЛС: Наконец мы покинули Казахстан и приехали в Москву. Сперва мама собиралась там и остаться. Работу можно было найти, но вот вопрос с жильем не решался. В конце концов, мы обратились в Красный Крест. Председателем в нем тогда был Шаронов. Он сказал, что детей может определить в международный интернат. Ну а маме посоветовал обратиться за помощью к друзьям. И так нас с братом отправили в Ивановский интердом.
ВС: Иваново, город текстильщиков, был очень знаменит. Русская революция 1905 года вспыхнула именно в этом месте. В те времена ивановские рабочие-ткачи отличались своей организованностью и сплочённостью.
Интердом был построен по призыву «Красного Креста» на денежные пожертвования ивановских ткачей. Предтечей его был интердом в Васькино, как раз там, где в свое время Эми Сяо и Чень Цяонянь перевели на китайский язык гимн «Интенационал». Впоследствии интердом дважды переезжал, и под конец оказался в городе Иваново.
ЛС: Ивановский Интердом был создан специально для детей революционеров со всего мира. Вот туда нас и приняли.
Из Китая там были дети практически всех руководителей того времени: трое детей Мао Цзэдуна, трое детей Лю Шаоци, сын Гао Гана, дети Чень Бода, Линь Бяо... Одним словом, очень большая группа. Мы приехали, в общем-то, поздно, только в 1947 году. А вот дочь Цюй Цюбая с 1931 года все время жила там. Наш старший брат Алан был в первой партии воспитанников интердома. А мама отправилась на Украину, в город Черновцы, к проживавшей там Вассе. Поселилась у нее дома, нашла там себе прибежище.
ВС: Устроив нас в интердом, мама начала искать выход из сложившейся ситуации. Ее целью был Китай, и выходов могло всего лишь два: первый – это написать в Китай и отыскать отца, а второй – обратиться к своим немецким друзьям-коммунистам с просьбой сначала принять ее в Германии, чтобы затем окружным путем добраться до Китая.

Пока вы находились в СССР, между вашими родителями была связь?

ВС: За это время мама, используя различные каналы, написала отцу несчетное количество писем, но все они, как в воду канули. В конце концов, связь все же удалось наладить благодаря дочери Чжу Дэ, которая тоже была в интердоме. Она была намного старше нас, ее звали Чжу Минь. С ее помощью мама смогла отправить письмо Чжу Дэ, которое дошло до Яньаня, а затем нашло и отца. И только тогда отец узнал, где мы находимся. Будучи членом 1-ой делегации от КПК на Всемирном конгрессе сторонников мира, отец полетел в Хельсинки на антиядерную конференцию и оказался проездом в Москве. В глазах советского «Красного Креста», членов Союза писателей и членов компартии супругой Эми Сяо была, конечно, Ева. Никто точно не знал, что между ними произошло, и все думали, что раз уж он приехал в СССР, то надо дать им возможность встретиться. А мама все еще жила у Вассы, в городе Черновцы на Украине. И вот ей сообщают из «Красного Креста»: «Эми Сяо в Союзе, вы хотите с ним встретиться?» Мама в ответ: «Конечно, а как же иначе!» Вот ее и отвезли в Москву. Встретившись, они поняли, что их чувства вспыхнули с новой силой, ярче, чем при первой встрече. И они решили, во что бы то ни стало, вместе вернуться в Китай!
В тот раз они вместе приехали в Интердом навестить нас: отец, мама, старший брат Алан. Именно в тот раз. Это было, наверное, в мае 1949 года.
Известно, что за время вашего отсутствия Сяо Сань при содействии организации создал новую семью. Как это произошло?
ВС: После того как мама покинула Яньань, связь с отцом была полностью утеряна, они не знали друг о друге ничего. Мама говорила, что уезжая она, чтобы проехать по вражеской территории без осложнений, оформила развод. И Чжоу Эньлаю было заявлено со всей ясностью, что развод фиктивный.
Но как я полагаю, после того как мама уехала, все думали, что она уже никогда не вернется, и у отца появилась симпатия. Это была девушка-шелковод, ударница труда Гань Лу, и у них сложились любовные отношения. Наверное в ЦК рассудили так: «На этот раз, давай-ка ты женись на китаянке, рожайте детей – и не связывайся больше с иностранцами». Потому что в те времена отношения с иностранцами, мягко говоря, не приветствовались. И вот, несмотря на то, что развод с Евой был фиктивным, ЦК все же пожелал, чтобы Сяо Сань счел развод реальным, и официально сыграл свадьбу. Ведь и сыграли! И Председатель пришел на нее, и почти весь ЦК. Ну как же, «это же на всю жизнь»! И все рассчитывали, что на этом можно будет поставить точку, мол, так тому и быть.
И вот у отца еще одна семья, двое детей. В 1949 году, когда мама все узнала, конечно, образовался конфликт. Мама-то вела себя целомудренно, все время ждала встречи с отцом. И когда выяснилось, что произошло, и что отец все же хочет с ней воссоединиться, возник вопрос: а как быть с той семьей? Мама, конечно, понимала, что это трагедия. В конце концов, это тоже семья, двое детей.
И она выбрала мудрую позицию, предоставив выбор отцу. Она сказала: «Ты должен принять решение, это тебе решать. Если ты решишь жить с ними, я все равно вернусь в Китай, так как мои дети китайцы. Я буду жить в Китае, но у тебя будет та семья, а у меня с детьми – своя. Если же ты решишь быть со мной, то, конечно, должен будешь с той женой разойтись». Она жила по таким понятиям.

Насколько нам известно, это обстоятельство поставило нашего глубокоуважаемого премьера Чжоу Эньлая в очень неловкое положение.

ВС: Да, его это очень смутило.
ЛС: Это событие я хорошо помню. Уезжая из Москвы – а мы прибыли в Пекин 9-го июля 1949 года, – отец отправил телеграмму, но нас никто не встретил. А тут шел сильный дождь. Совершенно случайно мы столкнулись с Чень Мином, мужем писательницы Дин Лин. Вот он-то и отвез нас прямо в дом, где отец жил с Гань Лу. Они жили в переулке Дун-цзунбу. В том же переулке тогда находился Союз китайских писателей. Мы с мамой поселились в одной комнате, отец с Гань Лу в другой. На следующий день утром к нам пришел премьер Чжоу Эньлай, чтобы выслушать отчет отца, главным образом, о ситуации в СССР. Когда отец докладывал, премьер-министр заметил, что здесь и моя мама, он узнал ее, ведь они раньше были знакомы. Они говорили и по-английски, и по-китайски, и по-русски; все, что говорилось по-русски я понимал, а остальное – нет. Чжоу Эньлай говорил маме: «Ваши дети – китайцы, и воспитаны Компартией, наша партия будет их воспитывать и дальше. Вы же – советская подданная, и для вас лучше всего подыскать место, где проживает много советских граждан. К примеру, киностудию в Чанчуне». И все в таком духе. И Гань Лу присутствовала при этом разговоре, будучи в полной уверенности, что все так и будет. Вдруг отец как хлопнет рукой по столу и говорит: «Она никуда не поедет. Я собираюсь восстановить с ней брак. А с Гань Лу я развожусь».
Прямо так и сказал?
ЛС: Ну да, так прямо, при всех, совершенно неожиданно и ляпнул. Никто и предположить не мог, что он вдруг такое шибанет. Тогда премьер обратился к маме: «Вы же разведены!» Мама отвечала по-русски, и хотя вперемешку звучали реплики и на английском языке, но я понял, что мама сказала: «Так вы же предложили нам оформить фиктивный развод, лишь ради того, чтобы я безопасно миновала гоминьдановские районы. Вы посоветовали фиктивный развод, вот мы и последовали вашему совету!» По выражению лица премьера было видно, что он вспомнил те обстоятельства.
Но тут уже возмутилась Гань Лу. В общем, началась перебранка, и премьер оказался в очень затруднительном положении. Он встал и пошел к выходу, бросив на прощание: «Это дело касается вас троих. Сяо Сань, в этом деле тебе принимать решение». В тот же день премьер устроил маму в гостиницу Цзе Фан в районе Чунвэнь-мень, и мы переехали туда. В конечном счете, премьер дал отцу полгода, а нас всех развел по разным местам: мы с мамой поехали в Далянь, а Гань Лу в Шанхай. Отец в то время был сильно занят по работе. Ему дали полгода на раздумья, дали время подумать. Но отец решил никого не слушать, он уже через три месяца примчался в Далянь и забрал нас в Пекин.
Потом, когда мама работала журналисткой, она неоднократно встречалась с премьером, он всегда был с ней вежлив, и относился к ней тепло. В общем, все наладилось. Отцу, видимо, все же досталось: устное предупреждение, выговор, но без занесения в личное дело.
Через год премьер объявил отцу, что выговор с него снят и в личное дело ничего не занесено. На этом все и закончилось. Но ходили слухи, что в тот день премьер все приговаривал: «У других, как говорится, новое в дом, старое на слом, а Сяо Саню старое подавай!»

На самом деле, в те времена это было очень серьезной провинностью! Будучи премьером Госсовета, даже Чжоу Эньлай испытал на себе, что «и справедливому чиновнику трудно быть судьей в семейных спорах».

ЛС: Еще бы, в то время это было сенсацией, много было шума. Отца тогда прочили на должность зама Отдела пропаганды при ЦК КПК, и эту должность он потерял. Лу Дин-и был крайне огорчен, так как во время Первой Революции отец был начальником орготдела ЦК Комсомола, исполняющим обязанности секретаря, а Лу Дин-и был в то время рядовым служащим. После освобождения Лу Дин-и рассчитывал, что отец снова будет с ним работать в должности заместителя отдела пропаганды. Но дело было слишком громким, и должность отец не получил. Я помню, как в 1982 году, когда отец был уже тяжело болен, я специально его спросил, сожалеет ли он о своем тогдашнем решении? Он ответил, что нисколько не сожалеет. «Я доволен, что смог быть вместе с твоей мамой – это было наилучшим для меня».

А где потом жила ваша семья?

ЛС: Мы жили в доме Общества китайско-советской дружбы. Потом, в 1951 году, отца отправили на работу в Чехословакию. Мама поехала с ним, а мы сначала жили у Вассы, учились в Москве, потом – в Прагу. В 1952 я вернулся в Китай, на этот раз окончательно. Я пошел учиться в начальную школу, которая называлась «Растим таланты». Находится она в западной части Пекина. Эта школа считалась элитной, в ней учились дети руководящих партработников.
В моем классе было несколько детей, вернувшихся из ивановского Интердома: дочь Ден Фа, внук Цюй Цюбая Цюй Келинь, дочь Жень Биши Чень Сун. Еще была дочь Цзэн Саня, тогдашнего заведующего кабинетом при ЦК КПК, Цзэн Фанлань. Эти четверо вернулись из Союза. По крайней мере с ними я мог общаться. Цюй Кэлинь сидел передо мной. Были в нашем классе и новички, такие как Мао Юаньсинь. Моими одноклассниками были еще сын Си Чжунсюня Си Фу-пин, сын Гао Гана Гао Сюань. Вобщем, дети первого поколения партийного руководства.
А Виктор учился вместе с вами?
ЛС: Он вернулся в 1953 году.
ВС: Мои родители обсуждали со мной, что будет, если я пойду в русскую школу, а что - если в китайскую, четко разъясняя все за и против. Но решение я должен был принять самостоятельно, они считали, что отвечать за себя я должен сам. В Интердоме мы получили патриотическое воспитание. И коли уж я китаец, то, само собой, была выбрана китайская школа. Это было однозначное решение. В моей жизни это был первый серьезный выбор. Второй раз было вот что: мы были вписаны в мамин паспорт, то есть считались советскими подданными. Но по советскому закону, по достижении 16 лет надо было окончательно определиться. Хочешь принять гражданство СССР – пожалуйста; хочешь стать гражданином Китая – тоже можно. Решил, и за свой выбор уже вечно отвечай сам. Мы с братом конечно, не колеблясь выбрали китайское гражданство, и я до сих пор о своем выборе не жалею. Впоследствии, наша мама также приняла гражданство КНР.

Насколько мне известно, в этом так же принял участие премьер, не так ли?

ВС: Мама приняла гражданство КНР в 1964 году (документ о предоставлении гражданства был подписан премьером Чжоу Эньлаем). Первоначально у мамы было немецкое гражданство.
В СССР было правило: иностранцам, нельзя было зарегистрировать брак с советским гражданином. А в те времена, когда папа с мамой впервые встретились, члены КПК, такие как мой отец, проживающие в Советском Союзе, имели двойное партийное членство и двойное гражданство. Другими словами, члены КПК считались одновременно и членами КПСС. Имея гражданство Китая и состоя в КПК, отец одновременно являлся и гражданином СССР. И получалось, что он не имел права взять в жены иностранку. И для того чтобы соединиться с отцом маме ничего другого не оставалось, как принять советское гражданство. Они вели переписку на эту тему. Отец был настроен весьма решительно: «Во-первых, ты выйдешь за меня замуж. Во-вторых, ты обязана принять советское гражданство». Мама, конечно, чуток поколебалась. Как же так, из такой благополучной страны, как Швеция, выйти замуж и отправиться в такое захолустье, как Россия! Брат и родственники говорили: «Ты сошла с ума!». Но мать сжигала за собой мосты. Когда она сомневалась, отец не лукавил, прямо говорил, что для него на первом месте дело революции. «Ведь ты же тоже этого желаешь», - добавлял он.
И вот мама немецкое гражданство поменяла на советское, а в 1964 году советское гражданство поменяла на китайское.
ЛС: На самом деле все это она делала ради отца.
ВС: Ну, не совсем так. Если в самом начале для нее любовь была превыше всего, и все делалось ради любви, то с 1949 года, после возвращения в Китай, и вплоть до 1964 года, мама много работала и воочию видела жизнь Китая. Она сама много раз говорила это. Если раньше все делалось ради мужа, то в дальнейшем любовь мамы к Китаю уже не имела отношения к отцу. Я полагаю, что тут она очень четко выразила свою позицию. В те годы она подверглась общему влиянию нашего общества, включая левизну того времени. Она твердо поверила, что в Китае самое перспективное, самое чистое и самое идеальное общество, что наиболее целостная модель коммунизма могла воплотиться именно здесь. Ее это очень вдохновляло.
Тот период совпал и с полемикой между компартиями Китая и Союза, и она решила, что Китай стоит на верной позиции. Поэтому она сознательно, с энтузиазмом, добровольно и по собственной инициативе выбрала гражданство Китая. Ее заявление о предоставлении гражданства было утверждено Чжоу Эньлаем. День, когда она получила резолюцию премьера, стал самым счастливым в ее жизни. Но с того же дня начались ее хождения по мукам. Она моментально потеряла работу, ее никуда не хотели брать.
ЛС: Приняв китайское гражданство, она сразу же утратила все, что имела раньше. До этого она работала кинорепортером на телевидении ГДР. А перед этим была журналисткой в агентстве «Синьхуа», куда ее рекомендовал Ху Цяому.
ВС: А с того дня, как она приняла китайское гражданство, она потеряла право быть журналистом Восточной Германии. Хотела вернуться в «Синьхуа» – там побоялись взять ее обратно. Потому что уже наступили те самые времена. Но и то, что она потом прошла тюрьму, хлебнула горя, не отвратило ее от этого выбора, потому что она действительно уже пустила здесь свои корни, и решила делить с Китаем все беды и испытания. Именно такой внутренний настрой взрастил в ней любовь к китайскому народу, и к китайской земле. И это действительно уже не было связано с ее мужем.
Ева: Я полюбила Китай не только потому, что мой муж китаец, хотя это тоже одна из причин. Главным образом во время своей работы я полюбила Китай. Я не хотела бы жить в какой-либо другой стране.

Как мы знаем, еще в Яньане вашу маму уже подозревали в так называемом шпионаже. Но вот началась «культурная революция», и моментально ожило и это обвинение. Как ее арестовали и отправили в тюрьму Циньчен?

ВС: С 1962 года, когда на X съезде (8-го созыва) был сделан упор на классовую борьбу, считалось, что «о ней надо говорить ежедневно». Отец оказался в партии, как тогда говорили, на «внутреннем учете». «Взять на учет» означало, что больше тебе не доверяют. Никто в открытую тебя ни в чем не обвиняет, но тебе не верят. Тебе запрещено участвовать на мало-мальски важных собраниях. Отец сильно переживал. Раньше, когда советско-китайские отношения были в расцвете, он был заслуженным партработником. А когда отношения испортились, он стал представляться врагом. Ну, и маму замешали в это дело. Они невольно навлекали друг на друга беду. Так вот, в 1964 году мама приняла китайское гражданство и потеряла работу. А в 1966 году началась «культурная революция». По логике этой «революции» было совершенно естественно, что в 1967 году стали хватать всевозможных «шпионов и вредителей». И если уж не наших родителей забирать, то тогда кого? Ну вот их двоих забрали и засадили за решетку.
Когда за ними пришли, мы с младшим братом были дома. Брату тогда было 16 лет, я уже был взрослым. Сам процесс ареста был странным. Мой отец пошел погулять, и тут пришли люди из Министерства госбезопасности вместе с начальником нашего участка. Были еще какие-то непонятные люди – и все прямиком в комнату, где жила моя мама. Мою комнату от маминой отделял маленький дворик. Я был в своей комнате, мама – в своей. Вдруг она забарабанила в окно. Я увидел ее совсем побледневшее лицо. Она по-русски крикнула мне: «Витя, меня арестовали!». Я подумал, да не может быть, и побежал к ней. Только перекинулся с ней парой фраз – а мы с мамой только по-русски разговаривали, с отцом, позже уже, по-китайски – как нас окрикнули: «Нельзя по-русски!» Вот тебе и на! Нас лишили возможности общения. Дальше прозвучало очень суровое объявление: «Согласно такому-то постановлению Ева задержана для дальнейшего расследования». Подпишитесь и следуйте за нами. Даже поговорить и попрощаться не дали. Объявили и увели, а отца как нарочно дома не было. Были бы все вместе, может, нам было бы как-то легче. А тут – отца нет, маму только что увели.
Следом с прогулки вернулся отец, опять повторилась та же сцена. Я и сказать-то ему не успел, что маму забрали, да и переговариваться нам было запрещено.
Мама уже пережила ужасы чисток в СССР в тридцатые годы. Тогда тоже арестовывали коминтерновцев по обвинению в шпионаже, предательстве. Вчера ты герой, а сегодня уже негодяй, враг народа. После тех переживаний у мамы остался страх. А тут оказалось, что «культурная революция» сулит нам такие же ужасы. Поэтому, когда пришли эти люди, она страшно перепугалась. Мама не была политизированным человеком. Она была беспартийной мечтательной женщиной, которая приехала в Китай с мужем, и здесь работала.
Когда отец пришел домой и услышал об аресте, то хотя он обычно как бы все время недомогал, охал да жаловался, и мы считали, что он немного притворяется, но в тот момент он проявил и гордый гнев, и чувство достоинства: «Это еще что такое!» Но его все равно увели.
И вот получилось так, что отец, когда его уводили, считал, что мама осталась дома; а когда забирали маму, она думала, что отца не тронут. Вот так их поврозь и увели. И в течение семи лет они не знали о местонахождении друг друга. Семь лет просидев в одной тюрьме, они не знали, что находятся рядом, они были полностью изолированы.

В книге Евы много фотографий, стихов.

Это стихотворение Эми Сяо посвятил Еве, оно называется «О разлуке в тюрьме». Оно наверняка написано Циньченской тюрьме.

Вот оно:

«Накрыли» нас вместе,
В одной мы беде,
В едином застенке,
Вблизи – вдалеке.

Встречали бы зори
Плечом к плечу,
Да врозь упекли,
Не в одну конуру.

Запрет на свиданья,
А время течет...
Мне горечь рвет сердце,
Она слезы льет.

В разлуке скорбеть
На одном пятачке –
Редчайшее диво
В быту, и в судьбе

Неужто до самой
Кончины так ждать!
Дадут нам друг друга
Хоть раз повидать?

Вот так вышло, что они оба были заключены в тюрьму. Вам, троим детям, наверное, тоже досталось? Как вы прожили все эти годы?

ЛС: Первым досталось нашему третьему, младшему брату. Его объявили «действующим контрреволюционером», дальше – исправительно-трудовое заключение. А потом, в качестве наказания, отрядили рабочим на завод по производству мотоциклов.
В центре – наш третий брат, Сяо Хэпин (показывает фото)
ВС: Ему тогда было около семнадцати лет. Он всегда был молчалив. А многие из его друзей-приятелей были детьми партработников, и болтали что попало. Когда началась так называемая «классовая чистка» всю эту болтовню и пересуды ребята свалили на него. Он, из чувства благородства промолчал, взял все на себя. Вот «один за всех» и стал этой «контрой».

ЛС: Сразу вслед за ним взялись за меня. Я был кинооператором в Пекинской киностудии научно-популярных фильмов, занимался подводными съемками. Сперва – подозрение в шпионаже: пришла «бригада рабочих-пропагандистов» и меня моментально изолировали.
Продержали какое-то время, выпустили, а потом как «элемента 16 мая»(7) опять в изоляцию. Так что меня изолировали дважды, проверяли как особо важного.

Поначалу меня держали в заключении с подозреваемыми в шпионаже. Нас было пять-шесть человек. С появлением школ трудового перевоспитания я обрел свободу, а до этого все время находился под надзором.
Потом в течение четырех лет я разводил свиней в провинции Ху Бей. Там, в пригороде Сянь Нин, была школа трудового перевоспитания кадров, относящихся к Министерству культуры.
ВС: Это он на свиноферме (показывают фото).
Лион там сделал смешные выводы. Вернувшись, он мне говорит: «Нет людей, не подающихся подхалимству. Тех поросят, которые трутся об тебя, рука не повернется зарезать!»
ЛС: Ну да, каждый любит послушных. Нет такого человека, кто бы устоял перед подхалимством. Это основное, что я вынес, выращивая свиней.

А вам, Виктор, в то время было лучше, чем вашим братьям?

ВС: Каждому по-своему досталось. В начале «культурной революции» еще было терпимо. Все были заняты то в такой-то кампании, то в таком-то движении. А я работал в Цзилиньском университете, преподавал иностранный язык. «Культурная революция» меня застала там. В конце 1969 года бригады «классовой чистки» нашли предлог, и меня уволили с работы. Стал искать, куда податься, – нашел госхоз. Там как раз создавали костяк народного ополчения. Я отвечал всем требованиям: состояние здоровья, возраст и так далее. Но тут пошла политпроверка, сделали запрос в университет. Когда университет меня выпроваживал, ничего плохого мне в характеристике не написали. А вот когда пришел запрос, оказалось, что «ах, если б вы знали, какой он темный тип! И в шпионаже заподозрен, и происхождение сложное»... Тут в деревне перепугались, и говорят: «заберите его обратно, разберитесь, а потом уж к нам».
Вот так госхоз спровадил меня подальше, а в университет меня, обратно – ни за что. Больше некуда было податься, и стал я безработным.
Для меня это оказалось большой закалкой и я три года судился с университетом. Мол, вы меня уволили, я нашел себе место – а вы мне и там палки в колеса! Последний выход пересекли! И, невероятно – в конце концов, я выиграл. Пробился обратно в университет, на это ушло три года. И снова стал преподавателем.
Когда вам удалось связаться с родителями?
ВС: Лишь в 1973 году нам впервые удалось навестить отца. Все еще шла «культурная революция». К этому времени с момента их ареста прошло шесть лет. И в течение всех этих шести лет о них не было ни слуху, ни духу. Ни письма, ни весточки, мы не знали, где их содержат. Мы вообще не знали, живы ли они. И они не знали, живы ли мы. А в 1974-м, где-то за четыре месяца до их освобождения, мы впервые увидели маму.
ЛС: Это мы на свидании с отцом (показывает фото).
Это когда, вы только что сказали, впервые навестили отца.
ЛС: Обрит наголо, в черном ватнике.
Это была их тюремная одежда.

Первая ваша встреча, наверное, вас потрясла?

ЛС: Мы вели себя очень осторожно и осмотрительно, понимали, что нас, конечно, прослушивали. Какие уж там разговоры! А отец, увидев нас, не сказав и пары слов, заговорил о Цзян Цин (жене Мао Цзэдуна). Что конкретно, я уже не помню, помню лишь, что ничего хорошего. Я ему настойчиво говорю: нельзя об этом! А ему уже было на все наплевать.
Это в тюрьме Циньчен (показывает фото).
А маму мы увидели 5-го июля 1974 года, после свидания с отцом, за два дня до моего дня рождения, я хорошо запомнил эту дату.
Мы все туда поехали, у мамы было уже трое внуков, которых она еще и не видела. Тогда Сяо Ху, моему сыну, было всего полгода.

Вот все три внука (показывает фото).

В тюрьме ваша мама написала Мао письмо своей кровью, это так?

ВС: Это письмо написано на цитатнике Мао. Она пишет, что обвиняется несправедливо, требует реабилитации, и верит, что правда восторжествует. О чем можно было еще писать? Письмо действительно написано кровью. Мама надкусила палец, и кровью из пальца писала.
ЛС: До ареста мама говорила по-китайски совсем неважно. А вот в тюрьме, за те семь лет, она его усовершенствовала, прогресс был большой.
Еву выпустили 9-го октября 1974 года. И угадайте, что она сделала прежде всего, в тот день, когда ее выпустили из тюрьмы? Она бросилась в спальню и встала на весы, чтобы узнать, сколько она весит! Отбыв семь лет в заключении, первое, что она сделала – это проверила свой вес.
ВС: Дело в том, что в юности, где-то лет до шестнадцати, она была довольно полной девушкой, хоть по лицу и не скажешь. После окончания Мюнхенского университета она стала особенно следить за собой. Всю жизнь она занималась спортом, похуданием, сохраняла фигуру. И кстати, очень эффективно. А вот в тюрьме весов не было, и не было зеркала поглядеться, так что она очень опасалась за свою фигуру. Я слышал, однажды (в праздник), она в Циньчене за один присест съела пятьдесят с лишним пельменей, так сильно проголодалась! Но потом сразу взяла себя в руки.
Вернувшись домой она первым делом взвесилась и осталась очень довольной.
ЛС: Самое смешное, что когда ей зачитали решение об освобождении – что, мол, она является агентом советского и немецкого ревизионизма, и вернувшись домой должна будет жить под надзором, и так далее, и тому подобное – она ничего не поняла, поняла только, что после обеда ее отпускают домой. Ничто другое из приговора до нее не дошло. Поэтому, когда мы ее спросили: «Какое тебе дали заключение? Ты его подписала?» – она в ответ: «Так меня же отпустили домой, значит, все нормально!» Я ей говорю: «Ты знаешь, что ты агент советского ревизионизма?» – Она: «Как так? Такого не может быть!» – «Еще и агент немецкого ревизионизма!» – «А! А почему же меня отпустили?»
Она все остальное пропустила мимо ушей.

Вернулся домой и отец. Говорят, в этом поучаствовал и премьер Чжоу Эньлай.

ЛС: Отца четыре раза клали в больницу. Оттуда назад в тюрьму. Говорили, что премьер дал указание лечить отца, а тюрьма требовала его обратно. Но потом его спасали уже действительно по прямому указанию премьера: «Приложить все усилия для оказания неотложной помощи». Он тогда лежал в 6-м госпитале, уже без сознания, еще немного – и все. А после распоряжения премьера к нему из больницы Сехэ и Пекинской больницы были направлены специалисты.

Какие перемены вы почувствовали в настроении вашего отца после реабилитации?

ЛС: И он, и мама очень мало говорили о тюрьме. Отец все свои силы направил на выполнение незавершенных планов. Дописывал свои Яньаньские мемуары «Пещерный город», сочинял новые стихи. Одним словом, весь ушел в работу. Многое предстояло закончить, например, дописать «Биографию Мао Цзэдуна» и другое. Он всецело посвятил себя своему делу.
ВС: Отец скончался в 1983 году. На наверстание упущенного, на восстановление всего утраченного ему осталось крайне мало времени, всего лишь два-три года. К тому же, ему часто приходилось ложиться в больницу.
Маме же после реабилитации и до ухода из жизни удалось выиграть еще двадцать лет. Это было очень активное, очень деятельное время, когда она смогла в полной мере реализовать свою жизненную энергию.
В этот период она вела очень активную жизнь. Она подготовила и провела фотовыставки о Китае во многих европейских странах. Они назывались «Китай, моя мечта, моя любовь», или «Китай, мечты становятся реальностью». Первая выставка состоялась в 1985 году в Швеции, это было начало. Вслед за ней выставка в бывшей ГДР, а потом и в Западной Германии, в Индонезии, Турции. И так – до 1999 года, когда и в Китае прошла выставка ее работ.
А этот кадр – за полгода до смерти отца.
Фотография была сделана после его операции на горле.
Это одна из них (показывают фото).
ВС: Мама каждый год выезжала за границу для проведения очередной выставки. Кроме того она давала интервью различным теле- и радиостанциям, ее приглашали на беседы. Темой таких встреч была история ее жизни в Китае. На иностранцев производило сильнейшее впечатление то, что ей в Китае, в самом расцвете своих сил, пришлось пережить такие невзгоды и лишения. Почему же она осталась в этой стране? Почему же она все так же горячо любит Китай? Боюсь, что наиболее поразительной для иностранцев была ее искренняя любовь к Китаю. Именно эта любовь вызывала доверие к тому, о чем она говорила. «Хотя мне и пришлось хлебнуть горя, я все равно люблю эту страну. Все, о чем я рассказываю, неоспоримо достоверно».
Постепенно для европейцев, особенно для немцев, мама стала своего рода достопримечательностью Пекина. Чтобы пообщаться с мамой туристы договаривались через турфирму о встрече с ней. Ей очень хорошо удавалось налаживать взаимопонимание между Китаем и Европой. Тот духовный опыт, который Ева накопила в Китае в пятидесятые-шестидесятые годы, был ею реализован в полной мере на протяжении почти 20 лет во время многочисленных бесед с журналистами и различных интервью на ее выставках. В определенном смысле она продолжила то дело отца, которое они называли народной дипломатией, дипломатией мира. Эту миссию, это призвание, как мне кажется, мама выполнила.
ЛС: Но главным в ее жизни была любовь к отцу, та самая любовь с первого взгляда, что направила юную Еву из богатой и благополучной Швеции в Яньаньскую глушь.
Генерал Хэ Лун, увидев ее, сказал: «Только великая любовь смогла привести тебя сюда!»
Мама каждый день продолжала заниматься зарядкой и обливаться холодной водой. Когда отец болел, она очень внимательно и чутко заботилась о нем, проявляла душевность, чуткость, аккуратность и внимательность к житейским мелочам. А после смерти отца, на всех ее выставках, во всех ее книгах – везде можно было увидеть фотографии отца. Она продолжала рассказывать об отце, рассказывать об их общем деле. И так – до последних своих дней. В последние дни, заводя речь об отце, она даже спрашивала: «Когда я уйду, встречусь ли я там с вашим отцом?»



Завершающие титры передачи:

После ухода Сяо Саня из жизни, Ева с глубоким,

искренним чувством говорила:

«Пока я жива, Эми будет постоянно

возвращаться к нам через мою деятельность...

Он всегда будет жить в моем сердце,

до конца моих дней»...




  • Перевод с китайского Алексея Архипова в редакции Виктора Сяо.


Примечания переводчиков.

1. "Побывать в одной штанине" - китайское выражение, означающее близкие отношения; в нашей истории оно воплотилось буквально. Вернуться обратно в текст

2. Остров Пэнлай (Пэнлайдао, Пэнлайшань) - в древней даосской философии и китайских мифах даосский рай и один из островов бессмертных. Многие китайские императоры снаряжали безрезультатные экспедиции на поиски Пэнлая, после чего возникло поверие, что этот остров издали напоминает тучу, а при приближении уходит под воду. Вернуться обратно в текст

3. Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ) - учебное заведение Коминтерна, действовавшее в Москве с 1921 по 1938 гг. Вернуться обратно в текст

4. Чень Дусю (1879-1942) - один из основателей и первый генеральный секретарь Коммунистической партии Китая, зачинатель и идейный вдохновитель "Движения за новую культуру" и основатель журнала "Синь циннянь" ("Новая юность"). В результате внутрипартийной борьбы и конфликта с Мао Цзэдуном в 1927 г. был смещен со всех партийных постов, а затем исключен из КПК. Вернуться обратно в текст

5. Жень Биши (1904-1950) - один из первых лидеров КПК. Вернуться обратно в текст

6. Кан Шэн (1898-1975) - один из лидеров Коммунистической партии Китая, возглавлял органы госбезопасности КНР до самой смерти. Известен своей жестокостью. В 1980 г. посмертно исключен из партии. Вернуться обратно в текст

7. В мае 1966 г. на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК было принято "Сообщение ЦК КПК от 16 мая", в котором излагались основные идеи Мао Цзэдуна о "культурной революции". Здесь же речь идет о фиктивной революционной группировке "16 мая". Вернуться обратно в текст


Посмотреть фотографии: Галерея:Статьи:История любви Эми и Евы Сяо



Сообщите о нас друзьям в Вашей социальной сети и мы будем БЕЗМЕРНО рады!


©  Студия Тайцзи Виктора Сяо, 2008—2021
Все права защищены. При копировании материалов ссылка на сайт обязательна.